Если коротко - первый день и почти всю первую ночь я провёл под тремя одеялами, потому что в вагоне не топили от слова совсем. Снег лежал рядом с санузлом ровным слоем, про тамбур, куда приходилось ходить курить, я вообще молчу. Стоял в тапочках чуть не по уши в сугробах, подобно герою всем известного стишка про асфальт и лыжи. Только ситуация обратная.
Ко всему этом в вагоне не было кипятка практически всю дорогу. В какой-то момент он сделал робкую попытку обозначить себя, однако быстро передумал и, положа руку на сердце, я бы не назвал ту тёплую муть кипятком. В итоге проводница, достойная отдельного абзаца, носила чайники из другого вагона.
А ещё, блин, купе!
К слову о проводнице. Стоило мне увидеть её, я сразу понял, что если Данилко с кого и слизал образ Сердючки, так это с неё. Та же фигура, тот же бовой раскрас, размер бюста и даже причёска. Она говорила на страшном суржике украинского и русского, который я понимал через раз. Она таскала уголь вёдрами, пытаясь раскочегарить наш полетевший титан. Она громогласно объявляла остановки, в общем, с одной стороны, я больше никогда не хочу её видеть, но с другой она вызывает у меня почти восторг.
Один эпичный пассажир отличился тем, что курил прямо в своём купе, и его почему пришло оттуда выпроваживать чуть ли не целое отделение милиции, сопровождаемое громогласными и нечленораздельными понуканиями нашей проводницы, которая от возмущения с суржика, кажется, перешла на какой-то неведомый мне язык предков.
Ладно. Это всё мелочи. Я подъезжал к Донецку с одной мыслью - приехать, бросить сумки и пойти в душ. Горячий. Душ, душ, душ. Самое то после холодного грязного вагона. Но я же забыл, что у родителей после 22 внезапно перестаёт идти горячая вода, а дома я был уже около 23. Птица обломинго очередной раз помахала мне своим крылом.
В общем, я в Донецке. Мобильный телефон не поменялся, но, если что, написал Вконторе.
Кому надо, кто хочет встретиться - пишите, звоните, я готов.
